Что делать с ПОЦ-РИОТками? Распять их! РАСПЯТЬ!!! И�

В продолжение тем
Инквизиция возвращается. Теперь по либертариански
Оккупационная власть использует женщин для публичного faire des minettes
Шоу свистулек в ХСС организовано РПЦ и АП


Ведьма. Как определить ведьму. Учебное пособие инквизитора.

Вы чего, так и не поняли, что "PUSSY RIOT" - это часть проекта по возвращению Инквизиции, но уже в России. Если бы народ в едином порыве кричал бы: Распять их! Распять! следующим шагом было бы изменение Конституции вот таким образом Новая Тирания России, как переход к Новому Мировому Порядку

Но не прошло.

Народ высказался о несоразмерности наказания женщин за санкционированные властью и РПЦ пляски в ХХС. РПЦ и власть проиграли ПОЦ-РИОТкам борьбу за общественное мнение, ими же организованную. И мило отмазанная Собчачкой оккупационная власть отползла в тень Госдепа-2 , но не стоит успокаиваться. Это только первый раунд борьбы за создание в России инквизиторского строя. Новой опричнины, как любят говорить её идеологи. Как принято у кельтов опричнина всегда начинается с женщин



Объясняю, это процесс скрытого переворота, когда национальную АРистократию (лучшие) меняют на оккупационную ЭЛиту (избранные). РА на ЭЛ - доходит? Чего менять, - спрашиваете? - Всё уже обменено, говорите?.... А легитимность? Легитимность подтверждается кровью невинно убиенных, - а вы как думали? с вами шутки шутить собираются?! 8-0


Следствие в те времена велось бесчеловечными методами. Женщин заставляли пожалеть о том, что они вообще родились на белый свет. Можно осуждать судей за жестокость, но нельзя не признать, что пытки были просто необходимы для успешной охоты на ведьм. >>

Набрела на нижеприведенный забавный текст. Наверное враки. Кому были нужны эти тетки? Люди наукой занимались. По словам Кураева.

Николай Бессонов. Суды над колдовством

(читать внимательно и до конца и ролик просмотреть полностью. Чтобы не было потом мучительно больно. Да-да, МУЧИТЕЛЬНО)

Допрос. Глава 9

Итак, подследственная уже в камере пыток. Что её ждёт? Послушаем очевидца - протестантского священника Мейфарта, у которого однажды вырвалось восклицание, что он отдал бы тысячу талеров, лишь бы вытравить истязания ведьм из памяти:

«В юности моей мне приходилось прислуживать при этих допросах. Что же это за ужас! О, дорогие братья во Христе, я видел, как палачи и мучители приводили чудно созданное человеческое тело, на красоту которого радуются сами ангелы, в такой позорный вид, что, вероятно, самим чертям становилось завидно, как это могут находиться люди, которые в таком благородном искусстве затмевают адских духов... Я видел, как палачи работали плетьми, как они секли розгами, дробили кости тисками, навешивали гири, кололи иглами, перекручивали верёвками, жгли серой, поливали маслом, палили факелами. Да, я свидетель всему этому позору и должен громко об этом вопиять1».

Даже привычные ко всему судьи порой дивились, что ведьмам хватает сил терпеть такие зверские пытки. Особенно их сбивало с толку, если неожиданную стойкость проявляла хрупкая девушка. Иногда недоумение прорывалось в красноречивых оговорках. Сломив-таки шестнадцатилетнюю «колдунью», судьи оставили запись: «Удивления достойно, что девица столь юных лет могла так долго продержаться2».

Может быть человек, написавший эти слова, на минуту представил себя на её месте? Или тут намёк на то, что колдунье помогал дьявол?

Следствие в те времена велось бесчеловечными методами. Женщин заставляли пожалеть о том, что они вообще родились на белый свет. Можно осуждать судей за жестокость, но нельзя не признать, что пытки были просто необходимы для успешной охоты на ведьм.

Как бороться с преступлением, которое совершается вдали от людских глаз и не оставляет вещественных доказательств? Считалось, что преступников двое: колдунья и дьявол. Дьявола к суду не привлечёшь. Остаётся его сообщница. Разве расскажет она по доброй воле, что видела чертей и обещала им служить? Ещё можно было бы рассчитывать на откровенность, если бы кара за колдовство была символической. Но закон предписывал выносить ведьмам смертный приговор.
С еретиками инквизиции было проще. Их поведением можно было манипулировать, обещая снисхождение. На костёр возводили, главным образом, упорствующих грешников. Тех же, кто отрёкся от ереси, могли даже освободить из-под стражи...

С ведьмами духовные судьи так поступать изначально не могли. Оставалось вымучивать у них роковое признание...

Интересно, что в эпоху раннего средневековья пытка была чужда европейскому правовому сознанию. Церковь тоже до поры чуралась этого средства. Только рост ересей заставил церковь изменить свои взгляды. Позже, когда пытки внедрились в церковное и светское судопроизводство, юристы продолжали смотреть на них с опаской. Обезумев от боли, преступник может выпалить любую ложь; законники это понимали и постарались ввести ограничения.
Прежде всего, палачам отводился только час на то, чтобы развязать язык. Человека, который вынес «мучительный допрос», обязаны были выпустить на свободу.

Далее был введён пункт, запрещающий повторять пытку, если не появятся новые улики.
Наконец, существовали целые категории лиц, которых вообще запрещалось подвергать истязаниям (дворяне, дети, дряхлые старики, беременные женщины, кормящие матери и умалишённые) 3.

Вот с какими реалиями столкнулись искоренители колдовства. Они, конечно же, нашли лазейки, чтобы обойти все упомянутые выше запреты. Было заявлено, что колдовство это «исключительное преступление». К нему нельзя подходить с обычными мерками. Боден писал: «Улики этого злодейства так трудно добыть, что ни одну ведьму из миллиона нельзя было бы обвинить или наказать, если бы мы пользовались обычной законной процедурой4». Тем же путём, то есть ссылками на исключительность злодеяний, судьи отвоевали право пытать детей и беременных женщин. Ни сословные, ни возрастные ограничения не играли роли в этих процессах. Страх перед ведьмами был так велик, что следствию прощали всё.

Ограничения по времени были отброшены с той же лёгкостью. Вместо законного часа палачи изощрялись в своём искусстве весь день напролёт. Аргументация была проста: ведьмы умеют с дьявольской помощью притуплять боль, поэтому, чтобы сломить их упорство, нужны чудовищные муки. Мейфарт свидетельствует, что иногда пытка длилась четыре дня и четыре ночи, и всё это время палачи не отрывались от своей работы5.

Подумать только - девяносто шесть часов подряд! Поистине судьи в Германии не желали знать предела. Сама мысль о пределе была им ненавистна. Это не полемический домысел. Существует доказательство фанатичного ослепления. Мюнхенский придворный совет вынес вердикт, чтобы одну женщину пытали «непрерывно» до тех пор, пока она не признается6.

Мне неведомо, насколько хватило терпения у жертвы мюнхенских изуверов, зато я знаю о сеансе, который продолжался более десяти суток подряд. Исходом этого пыточного марафона была смерть - иными словами, поражение суда.

Мучители всеми правдами и неправдами желали довести дело до покаяния и казни. Народ должен был убедиться в вине ведьмы. Вот почему, скрепя сердце, судьи останавливали допрос, когда становилось ясно, что подследственная вот-вот испустит дух. Полумёртвую женщину уносили в темницу. Согласно букве закона, с этого момента её полагалось оставить в покое. Так бы оно и было, если бы... не новая выдумка судей.

Закон запрещал повторять пытку без дополнительных улик. Гонители колдовства смогли обойти и эту препону. Потребовалась лишь небольшая игра слов. Когда женщину снова отдавали в руки палачей, вслух говорилось, что это не повторение, а продолжение пытки! Пользуясь данной подменой терминов, можно было растягивать следствие на годы. Сколько же раз узниц таскали на допросы, каждый из которых мог длиться по несколько суток? Одну девушку из Нордлингена пытали двадцать три раза, прежде чем она сделала признание7. Насколько позволяют судить протоколы, такая удивительная стойкость не была чем-то исключительным. «Легче дрова колоть, чем вести дела об этих ужасных женщинах», - в сердцах воскликнул один баварский судья XVII века8.

«Колдуньи» терпели вереницу мук, опровергая любые мыслимые границы того, что может вынести живой человек. Хозяйка трактира «Корона» из Нордлингена Мария Холль могла бы называться самой выносливой женщиной всех времён и народов. Палачи её города знали толк в своём ремесле. Десятки ведьм признались, побывав в их руках. Но на Марии цепь сожжений прервалась. С момента ареста проходил месяц за месяцем, а «колдунья» и не думала признаваться. Её пытают десять раз, потом двадцать. В коротких промежутках между допросами она лежит в вонючем каземате. Палачи изощряются в жестокости, но Мария не согласна уступить. Тридцать пыток. Сорок. Пятьдесят. Следствие идёт уже пятый месяц... В городе начинается смутное брожение; в вине узницы сомневаются всё сильнее. Магистрат остановился, когда число перенесённых Марией пыток достигло пятидесяти шести! С февраля 1594 года её перестали мучить - но и выпускать на волю не собирались. Совет Нордлингена решил сгноить упрямицу в тюрьме. Между тем слухи о её упорстве уже распространились по всей округе. Из города, где Мария выросла, магистрат Нордлингена получил письменное заявление. В нём было сказано, что Мария родом из порядочной семьи, воспитана в страхе божьем и её следует выпустить, дабы она могла вернуться к своему супругу. Под давлением горожан и некоторых священников героиню освободили из заточения ровно через год после окончания пыток. Но она должна была дать клятву, что никогда не выйдет за стены своего дома9.

Пятьдесят шесть пыток за пять месяцев! Это один из самых впечатляющих фактов, зафиксированных в истории ведовских процессов. Но ведь мы помним, что документы далеко не полностью отображают многообразие жизни. При огромных пробелах, образовавшихся за века в архивах, я склонен верить в чудеса, неизвестные нам лишь потому, что небрежность лишила историков достоверных сведений.

Вчитаемся, например, в документ из города Хаген. Местный магистрат обращается за помощью в соседний город Кольмар. Письмо гласит, что вот уже несколько лет палачи Хагена бьются с женщиной, обвинённой в колдовстве. Как её ни пытают, она не признаётся. Известно ведь, что тех, у кого договор с дьяволом, не каждый палач может сломить. Слышали, что палач из Кольмара поднаторел в искусстве исторгать правду. Если он приедет в Хаген, ему возместят все издержки и хорошо заплатят10.

Таков документ, из которого мы узнаем, по крайней мере, две вещи. Во-первых, узницу хагенской тюрьмы терзают вот уже три года (а не пять месяцев, как Марию Холль). Во-вторых, на этом останавливаться не собираются.

Сколько раз женщину мучили до отправки письма? Сколько раз пытался её сломить искусник из Кольмара, если он всё же удосужился приехать? Догадки навсегда останутся догадками, ибо каких-либо других источников в нашем распоряжении нет,- типичная ситуация при изучении судов над ведьмами...

Получив общее представление о том, каковы были допросы, мы сейчас углубимся в подробности; мысленно пройдём с арестованной весь её путь - от первого столкновения с дознанием и до торжественного оглашения приговора. Будут описаны орудия пыток, опросные листы, тарифы на работу палачей, словом, всё то, с чем пришлось на свою беду столкнуться десяткам тысяч безвинных жертв...
*****

Представление о первом появлении «ведьмы» перед судом можно составить по книге, относящейся к началу XIX века, автор которой дотошно изучил все судебные процедуры. Повествование ведётся от лица приходского священника, у которого арестовали дочь:
«Дверь отворилась, и стражник ввёл мою бедную девочку спиной вперёд и без туфель, которые её заставили снять. Он ухватил её за длинные волосы и подтащил к столу; только там он повернул её и позволил взглянуть на судей11».

Это довольно точное описание. Стражник действовал, исходя из наставлений, зафиксированных в «Молоте ведьм». Шпренгер и Инститорис подчёркивали, что колдуньи умеют упорно замалчивать правду. Если обвиняемая первая взглянет в глаза судьи, в его сердце может поселиться жалость. Авторы «Молота» совершенно серьёзно уверяли, что ведьма способна на допросе замутить колдовством рассудок. Они ссылались на случаи, когда неопытные следователи, утратив должную суровость, отпускали схваченных женщин. «О, если бы ведьмы не обладали такой способностью! - восклицают монахи-инквизиторы. - Итак, когда обвиняемая вводится в камеру суда, нельзя позволить ей войти лицом вперёд. Её следует вводить лицом назад, спиной к судьям. При допросе защищай себя крестным знамением и нападай на неё мужественно12».

Но смелость смелостью, а не мешает подумать и о защите от дьявольских чар. Два доминиканца рекомендуют носить на шее ладанки с целым арсеналом средств. Сюда входят: воск, травы, а также соль, освящённая в вербное воскресенье. От ведьмы лучше держаться на расстоянии - не дай Бог она до тебя дотронется. В особенности следует беречь запястья рук13.

Судьи так и поступали. Известно, что перед допросом некоторые даже натирали руки мылом или воском. Ульрих Тенглер советовал заставить арестованную перекреститься. По его мнению, это прекрасно расстраивало злодейские козни.14

Когда допрос переходил в новую стадию, обвиняемую оставляли, в чём мать родила. В камере пыток ведьме положено быть голой - на то есть серьёзные причины. Первая из них - волшебные амулеты, которые могут быть укрыты в платье; вторая кроется в неосязаемых свойствах души. Судьи желали смять, унизить, растоптать арестованную с первых минут допроса. Она должна была понять, что попала в новый жестокий мир, где с ней церемониться не будут. Камера пыток обычно находилась в мрачном подвале. Там было холодно и страшно. Толстые своды и дубовая дверь не пропускали наружу не единого звука... Инквизиторы заботились об окрестных жителях - крики и визг не мешали посторонним ушам. Оказавшись в этом подвале, женщина не могла не пасть духом. Она ёжилась, зябко переступая босыми ногами на каменных плитах пола, и со страхом озиралась по сторонам. Повсюду были разложены пугающие орудия. Со всех сторон её окружала ненависть; судьи и палачи кидали на неё суровые взгляды и цедили сквозь зубы грубые словечки. Давно подмечено, как бывает раздавлена голая женщина, оказавшись в кольце одетых мучителей. Филипп Лимбох в своей «Истории инквизиции», написанной в 1692 году, поведал о том, что творилось в подвалах в таких словах:

«Раздевали без оглядки на честь и достоинство не только лиц мужского пола, но также и женщин, и юных дев, из коих самые чистые и целомудренные попадали иногда в тюрьмы15...» По словам Таннера мнимые колдуньи восклицали, что лучше умереть, чем терпеть мучения,- и не потому только, что они жестоки. Не менее тяжко сносить позор и поругание16.

А разве у судей был выбор? Одежда мешала бы сечь, обжигать тело огнём, поливать кипящим маслом. Платье срывали с обвиняемых как последнюю преграду к началу допроса.
Целых триста лет никто не сомневался в необходимости этой меры. Ещё ранние инквизиторы - Шпренгер и Инститорис, учили, что ведьм надо вздёргивать на дыбу голыми17. Авторитет этих наставников был так велик, что с той поры каждый мало мальски подробный протокол начинается со слов «её раздели». Один из самых поздних документов такого рода датирован 1724 годом. Шёл уже XVIII век, а нагая женщина всё так же вопила на дыбе: «Я этого не делала, я этого не делала!» - как кричали до неё десятки тысяч мучениц18.

Не везде и не всегда (но достаточно часто, чтобы об этом говорить) колдуньи подвергались особой суеверной процедуре. Чародейские средства могли быть укрыты в волосах, а значит, волосы надо было извести по всему телу. Палач приближался к ведьме с бритвой или ножницами. Тяжёлые пряди падали на пол. Покончив с головой, палач срезал волосы под мышками и в паху, а то, что уцелело, подпаливали для верности факелом или пучком соломы19. Шпренгер и Инститорис не любили эту процедуру, зато итальянский инквизитор Лоренцо, с которым они состояли в переписке, начисто обрил перед сожжением на костре сорок одну женщину20.
Со стороны инквизиторы выглядели как чародеи, которые не нашли ничего лучше, чем на одно колдовство ответить другим.

Суеверные до мозга костей, они окропляли орудия пыток святой водой, окуривали застенок виноградной лозой или ладаном (процессы в Мосбурге и Фрейзинге 1721 и 1722 годов), дружно молились за успех допроса21. Даже обвиняемая, встав на колени рядом со своими мучителями, должна была вознести молитву во славу своей будущей пытки. Документальная книга Лоэра свидетельствует о таких отдающих безумием сценах. Кое-где подследственную заставляли выпить «ведьмину похлёбку» - смесь из жёлчи щуки, пива, соли, особого хлеба и истолчённых костей сожжённых ведьм22. Вдобавок монахи обматывали тело ведьмы длинной лентой, на которой были начертаны семь слов, произнесённых Христом во время распятия. Почему-то инквизиторы были уверены, что лента эта «отягощала виновных хуже всяких цепей» 23.
Некоторым судьям так хотелось досадить демонам, что они надевали на колдунью особую рубашку, которая мешала палачам пытать, зато будто бы отгоняла чертей. Используя эти и подобные средства, судьи делали себя уязвимыми для критики. Враги ведовских процессов досаждали фанатикам анонимными трактатами. Суеверная практика, попахивающая чародейством, осуждается в этих трактатах с гневной иронией:

«Своих узниц вы издевательски называете птичками, которые должны петь для вашего удовольствия. Но иногда в застенок попадают те, кого никакими пытками не заставить признаться. Тогда вы сами обращаетесь к дьявольским средствам. Палач заставляет их пить особое снадобье, или обряжает в некие рубашки, спряденные так, чтобы узницы признавали всё, что вы пожелаете. А выжигание факелом волос на голове, в подмышках и даже в тайных местах под предлогом того, что дьявол укрылся в волосах? Это не от человека, но от дьявола - великое и позорное колдовство24.

Разумеется, подобные филиппики не производили ни малейшего впечатления на тех, кому были адресованы. Судьи словно в пику вольнодумцам открыто бахвалились особым искусством развязывать язык. Никола Реми, «Демономания» которого была написана на варварской латыни, под старость решил разъяснить свои методы в стихах на родном французском языке. Из этой сомнительной поэзии мы можем извлечь вывод: даже самые изощрённые пытки, по мнению автора, играют не главную, а вспомогательную роль. Противоборство с дьяволом Реми не мыслил без суеверных обрядов.

Даже под пытками женщины эти
Лгут, что честнее их нету на свете.
Сетуют горько, с негодованьем,
что пребывают в горниле страданий.
Хитро судейский вопрос отведут,
и над собою взять верх не дадут.
Если же на спину их повалить,
в горло им воду насильно залить
(воду святую, взятую в храме),
это позволит добиться признанья.
Древние греки, чьи пытки ужасны
тратили б с ведьмами время напрасно.
Волосы сбрей им - тогда будет толк.
И отдохни, лишь исполнив свой долг.
Дьявол в укромном местечке сидит.
Пристально он за допросом следит.
Дух этих женщин тайком подкрепляет,
Муки любые снести помогает...
Судьи, отбросьте всякую жалость,
Чтоб от колдуний следа не осталось.
Коль приговор справедлив и суров,
будет он славен во веки веков25.

Интересные мысли высказывал о начале допроса другой французский судья - Жан Боден. Он советовал своим коллегам для начала надеть маску сочувствия и сказать обвиняемым, что считает не их, а дьявола виновником преступлений.

Разумеется, сам Боден так не думал. Напротив. Он счёл нужным развенчать обманный силлогизм в следующих словах:

«Если прощать ведьмам их преступления из-за того, что они лишь выполняют чёртову волю, то тогда надо прощать и все остальные преступления. Ведь и они совершаются по дьявольскому наущению».

Второй совет Бодена таков: судья должен притворно заявить, что подсудимая лично ему кажется невиновной. Это поможет развязать язык. Если же разговор будет вестись под аккомпанемент душераздирающих криков из камеры пыток, результат скажется ещё быстрее. Следует только заранее найти способного крикуна и велеть ему орать погромче. Многое зависит от личных качеств судьи. «Я знал одного, - отмечал Боден. - он умел угрожать с такой свирепостью, что у него сразу признавались26».

Прелюдией к допросу была так называемая «терриция». По по-русски это можно перевести как запугивание. Подследственную знакомили с набором инструментов. Если арсенал не производил должного впечатления, палачи цедили злобные присказки.

- Ты от мучений до того исхудаешь, что тебя на просвет будет видно! - стращал некий палач27.
Другие, меньше доверяя словам, прилаживали орудия к телу. Для впечатлительных натур уже этого было достаточно, чтобы сознаться во всём, что только потребуют,- и такое признание закон считал добровольным.

Зачем же был нужен фарс с террицией? Казалось бы, куда проще было не пугать, а сразу переходить к делу. Разгадка кроется в пресловутой добровольности. В народе больше доверяли приговору суда, если говорилось, что он основан на чистосердечном признании, и ведьму не пытали. Во время вюрцбургских процессов эта особенность общественной психологии была учтена - первую пытку просто перестали вносить в протокол. Хитрый приём верно служил мифу о колдовстве, пока Фридрих фон Шпее не разоблачил лицемеров в своём трактате:

«Следователи часто используют фразу, что обвиняемая созналась без пытки, и это означает неоспоримую виновность. Я заинтересовался, стал расспрашивать и узнал, что на самом деле их пытали - но только в железных тисках с ребристыми зажимами, которыми сдавливали голени, прессуя их как пряники, выжимая кровь и причиняя нестерпимую боль - и это формально называют «без пытки», вводя в заблуждение тех, кто не понимает языка следствия».

Тот же Фридрих фон Шпее оставил свидетельство о начале допросов. Закон требовал предъявить ведьме улики и предложить ей оправдаться, если сможет. Часто женщина объясняла всё до малейших подробностей, и вздорность обвинений становилась очевидной. «Бог свидетель, даже я, поднаторевший в схоластических диспутах, не нашёл бы к чему придраться, - писал вюрцбургский духовник. - Всё напрасно. С тем же успехом можно было бы бросать слова на ветер или обращаться к камням. Если она не ведьма, то почему так красноречива28?»

Любые оправдания рассматривались через призму «Молота», авторы которого предупреждали:

«Да будет известно судье, обычно ведьмы отрицают во время первого допроса всякую вину (что ещё больше возбуждает против них подозрения)» 29.

Для большинства обывателей следствие в застенке было покрыто мраком неизвестности. Но то что составляло тайну для современников, удивительным образом открылось нам благодаря протоколам, составленным при свете свечи или коптящего факела. Иные из них настолько детальны, что в них занесён каждый крик и каждый шёпот:
................................................................
В те времена существовал обычай пересылать протоколы допросов в крупные города. По злой иронии судьбы письменные свидетельства мракобесия попадали для оценки в университеты - то есть в очаги культуры. Там, на богословских и правовых факультетах доктора и магистры изучали бумаги и давали своё заключение, обычно означавшее новый допрос с пристрастием. Известно, что решения о пытках одобряли университеты Фрейбурга и Ингольштадта60. Выходило, что высокообразованные люди одним движением пера обрекали несчастных узниц на муки, не желая вникать в прозаические подробности того, как грубые неучи будут выполнять их указания. Грязь, кровь, запах горелого мяса - всё это существовало в другом мире, далёком от университетских аудиторий. И кто знает, может быть, Мейфарт был прав: некоторые из учёных чистоплюев изменились бы, если бы воочию увидели, как из люльки вынимают жертву, на которой нет живого места. Может быть, они до конца своих дней повторяли бы вслед за Мейфартом: «Не могу я всего этого припомнить, так всё это ужасно, гнусно и достойно проклятия... Велико твоё долготерпение, Господи Иисусе!61»

К слову сказать, даже смертные приговоры в некоторых германских государствах выносились после консультации с университетами. Такие «центры просвещения», как Лейпцигский университет, покрыли себя позором, одобряя казни. Продолжалась эта практика очень долго. 24 апреля 1751 года (обратите внимание на дату) была с благословения Фрейбургского университета сожжена заживо женщина62. Неизвестно только, решились ли прийти поглазеть на костёр те учёные мужи, которые вынесли бесчеловечный вердикт.

..............................................

Из признаний ведьм следовало, что на шабаш они слетаются верхом на метле, козле или скамейке. Что ж. В застенке их тоже усаживали верхом - это была одна из самых изощрённых пыток. Так называемый «испанский осёл» повсеместно входил в арсенал палачей. В ратуше города Цуга это орудие сохранилось до наших дней. «Деревянную кобылу» сколачивали из досок. Сверху получалась заострённая кромка. Голую ведьму сажали на неё. Ноги, конечно же, не доставали до земли, и клин глубоко врезался в промежность. Чтобы женщина не пробовала уменьшить свои муки, стискивая коленями дощатые бока «кобылы», подручные палача хватали её за лодыжки и оттягивали ноги в стороны66. Уму непостижимо, как колдуньи ухитрялись не признаться в первую же минуту! Они терпели. Терпели подолгу. Терпели и тогда, когда к ногам начинали навешивать тяжёлые камни. Даже девочки в те кошмарные столетия обладали сверхчеловеческой стойкостью. Реньяр упоминает подвиг маленькой мученицы, которая была насильно усажена на «трёхгранное бревно с острым углом». «Острый клин входил медленно, но верно в тело,- пишет историк.- и при каждом новом отказе сознаться, палач прибавлял тяжести. Мария Карлье тринадцати лет была подвергнута этой пытке в 1647 году. Пытка продолжалась несколько часов, и приходилось до трёх раз прибавлять гири, чтобы заставить её сознаться. Она была сожжена живой. Вследствие её молодости и чтобы не вызывать жалости в толпе, её казнили на заре»67.

Лейпцигский верховный судья Карпцов настаивал на том, чтобы служители закона не дали себя смутить призывами к милости, когда перед ним предстаёт женщина или даже девочка. Человеческие и Божьи законы едины для обоих полов. Кроме того, опыт учит, что бывают девчонки двенадцати или пятнадцати лет, куда более зловредные, нежели можно предположить по их возрасту. Подрастая, они становятся только хуже, и за свои непрерывные грехи заслуживают жесточайшего наказания68.

Карпцов знал толк в пытках. Его книга рекомендует семнадцать основных методов, «не говоря уже о сотне других»69. Этот лейпцигский юрист, в частности, предписывал загонять под ногти деревянные щепки, а потом поджигать их70.

Жжение огнём как таковое было излюбленным средством, к которому обращались под конец допроса. Применялись свечи, факелы, горящая сера, спирт, пакля, пучки соломы - короче всё, что может гореть. В Бамберге любили поджигать птичьи перья и подносить их к подмышкам или паху.
Мучители работали с выдумкой. В умелых руках даже самые заурядные приспособления приводили в трепет. Несколько ранее в пренебрежительном тоне говорилось о тисках для пальцев, которые почитались только прелюдией к настоящему допросу. Протокол от 1629 года повествует о том, как палач, опроверг устоявшееся мнение. Изверг добился поразительного эффекта - и понадобилось ему для этого немногое. Он всего лишь свинтил вместе большие пальцы рук с большими пальцами ног, потом продел палку и с её помощью подвесил истязаемую в воздухе. Висеть на пальцах, зажатых в тиски, оказалось просто невыносимо. Бедная женщина несколько раз теряла сознание71.

Перечисленные методы ужасны тем, что даже после однократного применения давали устойчивую боль на несколько недель вперёд. Хотя между пытками были промежутки, фактически муки не прекращались ни на миг. После ареста «ведьма» попадала в царство страданий. Менялась только их интенсивность. Запредельные всплески, присущие допросам, чередовались с долгими периодами заживления ран. Кому-то давали отдохнуть сутки-другие, кому-то неделю. Иным даже месяц. Но в любом случае это было время, когда тупая ноющая боль оставалась вечной спутницей заключённых. Любой ожог зарастает медленно. Дыры от гвоздей, рубцы от сечения тоже затягиваются подолгу. Малейшее движение требовало от узниц усилия; они боялись потревожить саднящие раны и даже во сне шевелились с опаской. В сущности, это тоже были пытки - но пытки, которые не считались таковыми. Боль не выпускала женщин ни на мгновение, но кто об этом будет теперь вспоминать?

*****

До чего же изворотлив человеческий разум! Даже самый жестокий фанатик, сотнями отправляющий женщин на муки и на костёр, умел выставить себя их благодетелем. Никола Реми писал, что ярмо дьявола просто невыносимо, и ведьмы не могут сбросить его без посторонней помощи. Колдуньи освобождаются от своего тирана только в тот день, когда судья решает прибегнуть к силе. Пытки - акт милосердия. Как показывает опыт, единственное желание сломленных ведьм - поскорей умереть, ведь в случае помилования дьявол начнёт терзать их с удвоенной силой. Можно ли не пойти бедным женщинам навстречу? Едва они сознаются, их надо предать огню (это и будет проявлением человечности)74.

Разумеется, Реми, выстроив в уме теорию, спрашивал обвиняемых, верна ли она? Конечно же, ему поддакивали. Женщины, виновные только в том, что родились в Лотарингии в неудачное время, готовы были признать любой вздор - лишь бы судья не пустил допрос по второму кругу. Снявши голову по волосам не плачут... Да, судья не изверг, а благородный спаситель. Ему нужна моральная индульгенция? Он её получит. Потребует что-то ещё - изобразим и это.
Реми безоговорочно верил, что за спиной арестованной стоят силы ада. Допросы, которые он вёл, порой превращались в любительские спектакли. Женщины, поняв, что от них требуется, начинали артистично подыгрывать своему мучителю. Алекс Белёр попала на допрос в 1587 году. Пытки сломили её; она стала уже признаваться... как вдруг в ужасе метнулась к стене. Удивлённый судья спросил, в чём дело, и узнал, что дьявол возник под дыбой. Он помогал ведьме быть твёрдой, а теперь грозил за слабость75.

О другой «колдунье», жене кучера, Реми повествует в своей книге так: «Дожимал я как-то на допросе ведьму. Читал ей показания свидетелей. Увидела она, что ей не выкрутиться, и совсем уж решила признаться, как вдруг вперила глаза в угол комнаты; голос её сник, лицо побледнело. Я спросил, что с ней. Ответ был таков: дьявол угрожает ей своими руками, похожими на крабьи клешни. Глянул я туда, куда она ткнула пальцем, и не увидел ничего. Тогда собралась она с духом и продолжила показания. Но дьявол из другого угла нагнул голову, будто собирался боднуть её своими рогами. Я начал насмехаться над злым духом, и он исчез навсегда. Больше ведьма его никогда не видела - она сама сказала мне об этом уже в ту пору, как в землю врывали для неё столб. Похожий случай был много лет назад в Меце. Что же это было? Одни говорят, что ведьмы пытаются запугать судью, другие считают, что демон может показаться одним людям, оставаясь невидимым для других. В первое из двух утверждений я не могу поверить после того, как видел окаменевший взгляд женщин, у которых дыхание перехватывало от ужаса. К тому же колдуньи не отрекаются от своих слов даже тогда, когда их охватывает пламя костра76».

Реми предвидел возражения маловеров, которые могли бы спросить: «Как это дьявол решается возникнуть поблизости от судьи, занятого богоугодным делом?» Ответ звучал убедительно для религиозного сознания.

«Нет такого святого места, чтобы дьявол не мог там появиться. Он ищет себе поживу в храмах, монастырях и даже в обителях святых отшельников. Что же чудесного в том, что дьявол является в судебной палате, дабы приглядывать за своими ученицами? 77»

................................

Когда «тёмное средневековье» сменилось Ренессансом, а там и Новым временем, психологическое давление обрело иные формы. Теперь следователи сулили колдуньям не жизнь, а лёгкую смерть. Зная, как страшит любого человека сожжение заживо, они расписывали жертве, насколько предпочтительней меч или удавка. Десятки тысяч ведьм польстились на подобные посулы и сотрудничали с судом. А что им оставалось делать? Надежд на освобождение из-под стражи всё равно не было. Накал ненависти к колдовству был так силён, что кое-где даже явка с повинной не спасла бы преступницу от смертного приговора! Лейпцигский законник Бенедикт Карпцов теоретизировал, как надо поступить с женщиной, которая добровольно придёт и поведает о своих грехах. Такую ведьму Карпцов рекомендует обезглавить, а не сжигать заживо108...

Демонологическая литература давала множество советов. Начинающий следователь, взяв в руки книгу, мог почерпнуть сведения о моральных и физических методах допроса. Но допустим, плотина молчания прорвана. Как должен поступить дознаватель? Книги разных веков, начиная с «Молота» и кончая руководством Брандта, предписывают: если ведьма начала признаваться, пусть выговориться до конца, не надо её прерывать. Остановившись, она может передумать, и тогда показания не будут полными. Нельзя также на допросе обвинять её во лжи109.

http://www.inquisition-art.net/text/doc4.htm





Судный День "Мрачные Времена" - Инквизитор

З.Ы. и не надо удивляться, вам же сказано - бум менять социальные установки на кельтские. Вот таким образом. Да-да. Русским предлагают стать кельтскими зверями. Распни их! РАСПНИ!!!



Социальный закон последовательности действий. Сначала свистулек. Потом детей.
.
.